— А Олимпус‑то с фантазией, — сказал Томас.
— Да — а.
Больше ничего интересного в журнале не обнаружилось, и Томас отдал его мне с глупой наставнической фразой: «Никому не показывай».
— У него к ней определенно какие‑то чувства, — сказал Томас.
— Да, она точно не его любимая актриса, — сказала я.
— Угу.
Меня осенило:
— Она, знаешь, наверное, кто?! Его… нелюбимая жена. То есть, когда‑то любимая!
— Это вряд ли, — отмахнулся Томас.
Да, предположение выглядело неправдоподобно. Но я всегда думала, неужели есть простые смертные, которые женятся или выходят замуж за всех этих красавцев и красавиц? А теперь понятно: они выбирают себе в пары богов там всяких.
Томас сказал:
— А маркер я передам в корпорацию.
— Зачем? — я не спешила вытаскивать его из кармана — забавная все же штука. Можно детишек отвлекать от всяких глупостей.
— Затем, что он принадлежит не нам. А кому — можно выяснить.
— Знаешь, как говорят, что с воза упало, то пропало, — сказала я. Надоело мне во всем слушаться этого праведника и всезнайку.
Я думала, он начнет меня стыдить или угрожать не очень хорошими вещами, типа казни, но он только сказал:
— Как хочешь.
На кровати, где заснеженными Андами громоздились подушки, Петера не было. Почему‑то меня это уже не удивило.
Потолок. Пусто. Под кроватями. Никого. В ванной комнате и внутри самой ванны — ноль.
На подоконнике за шторами! Нет.
Я начала тихо нервничать. Вышла в гостиную.
— Томас, ты не видел Петера? — а сама быстро окидываю взглядом и эту комнату.
— Нет, — он обеспокоенно вскочил.
Может, за телевизором? Я ринулась туда — пусто.
— Когда ты вышла завтракать, он оставался в спальне? — полуутвердительно сказал Томас.
— Ну да.
— Тогда зачем ты его ищешь тут?
— Потому что там его нет! — я почувствовала, что из моих глаз вот — вот брызнут слезы.
Томас ушел в спальню. Я за ним. Мы снова осмотрели каждый сантиметр спальни. Окна оставались зашторены и закрыты — с вечера.
— Наверное, он все же вышел из спальни в гостиную, — сказала я.
— Я бы не пропустил, если бы эта дверь открылась.
— А… А может, он просто пожелал очутиться где‑нибудь, вот и все…
— Боги не могут просто желанием перемещать самих себя, только вещи… Твой? — Томас поднял с пола у окна полосатый кофейно — синий шелковый шарф. — Ты вчера вроде была без шарфа?
— Не мой, — сказала я. — Может, предыдущий жилец забыл.
— Нет, вечером шарфа здесь не было, — твердо сказал Томас. — Я осмотрел весь номер, прежде чем вы с Петером зашли.
Дрожащим голосом я сказала:
— Это же не гарпии?
— Конечно нет.
Томас сунул шарф в карман, присмотрелся к окну:
— Точно.
— Что? — я подскочила к нему.
Он показал на поднятый шпингалет:
— Окно всего лишь прикрыто, — и он открыл створку и мы выглянули наружу.
Перед нами раскинулся Нью — Йорк. В утреннем светло — сером небе никого вроде гарпий или человека в сандалиях не было. Тихо жужжа, летел вертолет, сине — перламутровый, с золотой полосой вдоль корпуса — он удалялся от гостиницы.
— Похитители могли быть на вертолете? — проговорила я.
— Могли. На крыше есть вертолетная площадка.
— Может, это они? — я показала в сторону уже скрывшегося за зданиями вертолета.
Томас не ответил, он размышлял о своем:
— Задвижку можно открыть только изнутри, а вчера она была заперта.
— И я ее не открывала, — сказала я.
— Естественно, — сказал Томас. — Ее открыл похититель, но как он это сделал снаружи? — он осматривал раму.
— Что? — спросила я.
— Ничего. М — да.
Он высунулся в раскрытое окно и, развернувшись, поглядел куда‑то наверх:
— Ну надо же!
— Что? — обеспокоилась я.
— Веревочная лестница, — сказал он, — которая заканчивается этажа на два выше нашего.
— И что это значит?
Он не ответил, вернулся внутрь комнаты, раскрыл телефон, щелкнул парой кнопок и быстро — быстро стал докладывать:
— Томас Дабкин, — он вскинул руку с часами. — Между девятью и девятью тридцатью из спальни номера 1108 отеля «Ритц — Карлтон» был похищен полубог не более полугода отроду, около года по выращенности, Петер Гермес Олимпус. Обстоятельства: одно окно оказалось…
Он продолжал говорить и говорить, и делать паузы, когда ему что‑то отвечали, но я уже ничего не слышала, я просто сползла на пол и зарыдала. Бедный маленький Петер! Где же он теперь?! С кем?! Ах — хы — ы-ы…
Томас, докладывая в трубку, присел на корточки, обнял меня за плечи. Я уткнулась ему в плечо и вымочила слезами пиджак.
Томас закрыл телефон, усадил меня на кровать, вытащил белый платок и вытер мне щеки.
— С ним не случится ничего страшного. Вот увидишь. Я — на вертолетную площадку. Вдруг там остались еще следы.
— Томас, — я схватила его за рукав, едва он встал. — А вдруг это его мать? Вдруг она его похитила? Если Гермес выигрывает все суды, то может, это ее лишили прав на Петера? А она богатая, и не может смириться…
— Ты о Вивиан Джемисон?
— И на фотографии она какая‑то грустная…
— Да может, она вообще ни при чем! А Гермес просто ребячился! И потом, она публичный человек, всегда на виду. Будь у нее сын, это было бы известно. Да и беременность ее была бы засвечена во всех журналах!
— Но…
— Это маловероятно, — Томас снова достал мобильный, выбрал какого‑то абонента: — Боб. Привет. Выясни, кто жена Гермеса Олимпуса.