В этот момент из другой двери вошла женщина с подносом. Женщина была румяная и добродушная, а на подносе были тарелки с супом и горка гренок.
— Здравствуй, Томас, — улыбнулась женщина, поставила поднос на стол.
— Здравствуйте, Нэнси, — обрадовался ей Томас и, аккуратно переместив кошку с колен на диван, бросился помогать.
Я тоже поздоровалась.
— Здравствуй, — снова улыбнулась женщина.
— Ее зовут Алисия, — сказал старик.
Я только робко кивнула.
— Успел уже ее напугать, Алан! — сердито бросила она старику.
Ну, не то чтобы сердито. Она и сердилась как‑то добродушно.
Старик не успел ответить, как хлопнула дверь в сад и в гостиную ворвалась взлохмаченная и почему‑то вся в грязи Вивиан:
— Там! Там!
— Не любит, — коротко сказал старик.
Не любит?
— Животных, — кротко сказал старик мне.
— Каких животных! Это монстры! Монстры! — плакала Вивиан.
Нэнси салфеткой счищала грязь с ее платья.
— Монстры? — я привстала. Интересно что там за монстры. Я хотела сказать Томасу „Пошли посмотрим“, но Нэнси сказала:
— Успеешь, детка. Это всего лишь улитки. Ешьте, а то суп остынет.
— Улитки, — вздрогнула Вивиан.
— Конечно не всего лишь улитки! — обиделся старик на слова Нэнси. — Полметра ростом и говорят!
Полметра! Говорят!!!
А старик продолжал:
— Может, еще скажешь, что я их на обед выращиваю!
— Нет? — сказала я, с опаской покосившись на суп и пытаясь разглядеть, из чего он.
— Для еды у нас улитки и лягушки обычные, как у всех людей.
Будто все люди едят лягушек!
— Здесь — все, — тихо сказал мне на ухо Томас. — Это же Франция.
— Ты совсем дикая девочка, — сказал мне старик.
Я, значит, дикая. А тот, кто ест насекомых, значит, не дикий!
— Мы не едим насекомых! Мы же не варвары китайские, — сказал старик уже совершенно спокойно, засовывая белоснежную салфетку за воротник. — Томас, тебе придется заняться ее образованием.
— Чего? — возмутилась я.
А Томас с громким хлюпаньем втянул суп с ложки.
Вивиан, слегка успокоившись, тоже села за стол. Нэнси снова скрылась на кухне.
Знаете, что интересно? О чем можно разговаривать с улитками.
— О погоде, — как ни в чем не бывало сказал старик. — О толщине капустных листов. И лучше ли брюссельская капуста, чем кольраби?
— А вот и интересные! — сверкнул старик глазами на Вивиан.
Кто интересные? Улитки интересные? Тяжело, знаете, уловить нить разговора, когда половина диалога не произносится вслух. Это как слушать, как кто‑то болтает по телефону. Ты уже готов поздравить женщину с тем, что у ее племянника родились тройняшки, как она, положив трубку, сообщает:
— Эта идиотка целый час пересказывала мне последнюю серию „Пилигримов любви“, представляешь? Дурацкий сериал! Сплошные небылицы — у человека до девяноста лет не было детей, и вдруг сразу трое!
Ответила я, помню: „Накопилось, наверное“.
— Темы интересные, — сказал старик и спросил меня: — Вот ты что любишь?
— Брюссельскую, конечно, — сказала я. — Такие малюсенькие кочанчики! Когда я ее ем, мне кажется, что я Гулливер, и приготовили ее лилипуты!
— Да, прелесть, — сказал старик, но не мне, а почему‑то Томасу.
А тот снова громко захлюпал супом. Тоже мне образованный человек! Это он будет меня еще учить! Я ем суп, по крайней мере, не воспроизводя звуков засорившегося умывальника!
— Фу, — сказал старик, — неаппетитное сравнение.
— Хорошо, что ты не произнесла его вслух, — сказала Вивиан в мою сторону.
— Она сравнила Томаса с умывальником, — любезно сообщил старик.
— Потому что он хлюпал, — оправдывалась я.
— Ничего, Томас, — сказал старик. — Кошкам, например, твое хлюпанье нравится. Они сразу задумались, а не пора ли перекусить.
В этот миг из кухни снова пришла Нэнси, с большой фарфоровой кастрюлей. (Похоже, Нэнси и без сверхспособностей угадывает чужие мысли). Кошки, завидев кастрюлю, стали подбираться к мискам. Но не толпой и не суетясь, а вполне себе с достоинством.
Нэнси начала раскладывать поварешкой кашу по мискам, и несколько кошек мелодично мяукнуло, словно одобряя ее действия.
— Ну вот, — сказал старик, со звяканьем положив ложку в пустую тарелку, — теперь до ужина дожить можно.
— Суп замечательный, Нэнс. Спасибо, — сказал Томас, и, встав из‑за стола, стал собирать посуду.
— Что ты, я сама, — отозвалась Нэнси.
— Пустяки, — сказал Томас, и с полным подносом отправился на кухню.
А я почувствовала усталость, мне было тепло, уютно, и так захотелось прикорнуть на мягком диванчике, укрывшись вон тем клетчатым пледом.
— Пожалуйста, — сказал мне старик. — Отдыхай.
— Спасибо, я ничего, — сказала я.
Если я засну, Томас предпочтет оставить меня здесь, а не тащить на Олимп, который он почему‑то считает опасным.
— И правильно сделает, — ответил старик на мои мысли.
Я уже отчаялась настроить их на какой‑нибудь бессодержательный лад. Да и сил на это не было.
— Но я обещаю тебя разбудить, — сказал старик.
Томас посмотрел на него и вздохнул, сказал мне:
— Хорошо. Я не поеду без тебя.
Я перебралась на диван, уже засыпая, услышала, как старик сказал:
— Есть комнаты для гостей, выбирай любую.
Наверное, Вивиан тоже захотела отдохнуть. Томас‑то, похоже, железный.
Мне снились улитки, они кружком стояли около меня, я пела, а они хором подпевали и в такт махали рогатыми головами туда — сюда.