Четыре раза я прокатилась туда — сюда, собирая по пути кучу народа и притворно ойкая, как только лифт оказывался в холле, и сообщая попутчикам, что забыла в номере «мобильник», «кошелек», «сережки» и даже «гантели». (Ну, случайно вырвалось.)
На четвертый раз я заметила, что на меня косится тот баран за стойкой, и собиралась сказать ему, что нельзя казнить человека за плохую память. Нет такого правила ни в одной гостинице!
На пятый раз я сообщила двум пожилым дамам, что забыла в номере «пистолет» и дамы округлили глаза так, что они по размеру стали соответствовать очкам, одинаково поблескивавшим на их носах. И, собираясь снова нажать на кнопку с буквой «PH», я увидела поверх седых буклей, как в холл вбегает Томас.
Едва я подошла к нему, он встал так, чтобы меня с Петером не было видно с улицы, и торопливо сказал:
— Мы не сможем уйти отсюда до рассвета. Над гостиницей кружит целая стая. Две или три сидят на деревьях прямо у входа.
— Но здесь же сплошные окна. Давай уедем…
— Если мы выйдем, они разорвут нас в клочья, только чтобы добраться до Петера. Тут и армия штата не спасла бы.
Его брови, ровные, как полоски, выражали такую решимость, что он и вправду стал похож на какого‑нибудь супер — агента. Вот бы его к тому же звали не так прозаично. Не Томас, а Джеймс. И не Дабкин, а Бонд.
— Где Петера увидели гарпии? — спросил он, снова ведя меня к лифту.
Ну, знаете, я не страдаю клаустрофобией, но если Томас — Джеймс скажет, что мне придется кататься в лифте до самого рассвета, я пошлю этого 007 куда подальше.
— В пентхаусе, — ответила я, выдергивая свою руку.
— Что ты? — нахмурился он.
— Мне надоело кататься в лифте!
Он усмехнулся, толкнул меня за одну из колонн:
— Стой и не шевелись. Я сейчас.
Он пошел к стойке, обернулся, мне пришлось снова спрятаться. Мне было слышно, как он говорит с администратором, но слов отсюда было не разобрать. Может, он притворяется ФБРовцем и приказывает немедленно заложить все окна кирпичом. И вообще, грозит позакрывать все стеклянные гостиницы в городе.
Томас вернулся через минуту, показал ключ:
— Номер. На 11 этаже. Если ты желаешь подниматься по лестнице… — он улыбнулся.
Хм. Ладно, на этот раз прощу его насмешливость. Он берет мою сумку, и мы заходим в кабину.
Номер оказался скромным, но вполне просторным. И смотрел не на гавань, а на город. Томас зашел первым, задернул все шторы и только потом включил свет и пригласил меня с Петером.
— Вроде бы никого не видно, — сообщил он. — Правда, в темноте их трудно увидеть.
В номере было две небольших комнатки: гостиная с телевизором и диваном, и спальня с двумя кроватями.
Томас принес из ресторана кучу еды, причем основная ее часть предназначалась для Петера, например, корзина фруктов и гора булочек на блюде. Мы поели, я уложила Петера спать на кровать в спальне (с одного бока я положила как барьер подушки, а к другому поставила два стула из гостиной, чтобы Петер не свалился на пол), мы оставили открытой дверь и уселись на диване для разговора.
— Так Гермеса Олимпуса вы здесь не застали? — спросил Томас. — И, кстати, я так и не понял, зачем он тебе сегодня понадобился, если он должен заехать за сыном лишь завтра? Если из‑за отсутствия амброзии, так Петер спокойно ест и обычную еду.
— Да знаю я, — отмахнулась я. — Но я же тебе рассказала про автоответчик!
— Что Гермес поздравил тебя с Новым Годом?
— Это не главное! И, между прочим, Гермеса Олимпуса мы очень даже застали. Но когда он увидел меня и Петера — то улетел!
Брови — полоски удивленно поползли вверх. И тогда я рассказала обо всем: и о негодяйской записи на автоответчике, и о внезапно подросшем Мосике, и о сбежавшей неизвестно куда со всей семьей вампирше Селии Барментано.
Временами Томас Дабкин округлял рот, а временами хмурил брови, но слушал очень внимательно. Я сказала все, вздохнула и сложила крест — накрест руки на груди. И пока он ничего не ответил, спросила:
— А кто такие гарпии и зачем им Петер? — слово «гарпии» вроде бы звучит вполне безобидно, не то что «маньяк с топором», но я поежилась, произнося его.
— Обитательницы самых глубоких пещер. Как говорится, древние, как мир. Но такие древние они потому, что им удается время от времени поймать…
Я ужаснулась:
— Ты хочешь сказать, дети — полубоги им нужны, чтобы…
Он кивнул:
— Съесть их. И дети — боги, в основном. Потому что полубоги встречаются реже. Все эти дети питаются амброзией. Так гарпии получают свою долю бессмертия.
— Почему никто не сказал мне, что это так опасно! Я бы и носа из дома не высунула!
— Вообще‑то, считается, что если в инструкции, которую тебе оставляет родитель, что‑то запрещено, то этого достаточно. И дополнительные увещевания и призывы к ответственности являются излишними. Ты же подписала контракт — помнишь, что там по этому поводу написано?
— Да. То есть, сейчас уже подзабылось как‑то.
— Ты же недавно работаешь? — недоверчиво спросил Томас.
— Второй месяц.
Эти контракты с работодателями, или с телефонной компанией, например, всегда такие длинные, на несколько страниц, и написаны мелким шрифтом, и пункты в них всю дорогу какие‑то дурацкие, вроде: «Компания обязуется предоставлять Клиенту услуги связи…», как будто я и так не знаю, зачем в мою квартиру проведен телефон! Короче, вы поняли, такие бумажки я обычно не читаю. Ну разве что, бывает, развеселит фамилия лица, чья подпись там стоит. Однажды увидела спокойно так себе напечатанное и расписанное «Чингачгук», не смогла удержаться от дикого хохота, и пришлось потом объяснять, что это так мой организм реагирует на острый перец в хот — доге, который я купила у входа в банк.