— Так ты купила тогда диван? — поинтересовался Алан.
Черт, все время забываю о его способности.
— Да, — сказала я. — Желтый в красную и зеленую клетку. Не новый. Соседка как раз собиралась его…
— Выбрасывать? — подсказала Вивиан.
— Продать, — огрызнулась я и, отвернувшись от нее, объяснила остальным: — Просто она сошлась с одним… пенсионером, а тот привез всю свою мебель. А диван очень даже…
— Приличный, — досказал Алан. — Значит, тебе повезло.
— Точно, — кивнула я.
Через минут пятнадцать мы втроем — я посередине, Вивиан и Томас по краям — сидели на удобном бархатном диванчике, вцепившись кто во что смог — Томас с Вивиан в борта гигантской тележки, а я — в них обоих, больше‑то было не во что!
Ветер дул в уши со страшной силой, мы неслись почти вертикально вверх. А где‑то еще выше, на фоне ночного облачного неба, мелькали здоровенные копыта, туши и крылья наших поэтических проводников.
Томас правил телегой с помощью тонкого желтого садового шланга, привязанного к длинной рукоятке (слышали бы вы, как возмущался Алан средству управления, так неподходящему для бесподобной чудесной тележки, и предлагал принести из дома свои шелковые шейные платки от Гуччи и связать их в одну уздечку, на что Томас возразил, что тележка садовая, шланг тоже, и, мол, лучшей пары не найти). Сейчас, разумеется, никуда Томас нашу повозку не направлял — он просто вцепился зубами в шланг, и тянул изо всей силы на себя. Даже жалко его стало — видели бы вы, какое странное выражение лица у него при этом было.
И я не ожидала, что Вивиан поедет. Она так долго ворчала по поводу неотполированых досок, отсутствия ремней безопасности и вообще, крыши, что я удивилась, когда она решительно поднялась по приставленной Аланом деревянной лесенке и, поддерживаемая Томасом, неуклюже плюхнулась на диван Паолини.
Если вы спросите меня, как же проехать на Олимп, я вам отвечу: в облака и потом налево. Именно по такому маршруту мы и двигались.
Кони добрались до нужной высоты и помчались по облакам, ну и мы за ними. Томас вцепился в шланг обеими руками, чтобы выровнять тележку, и тут же слетел на дно, да так и остался там сидеть, подскакивая и как будто паря в воздухе некоторое время. Мне казалось, мы не по воздуху мчимся, а по вскопанным грядкам.
После того, как Томас упал, я подвинулась к борту, и теперь держалась за него. Но все равно, тележка то резко подпрыгивала вверх и я сползала с сиденья к Томасу, то она проваливалась в какое‑то небесное болото и я превращалась в гимнастку, знаете, когда они держатся руками за перекладину, а ноги их выписывают кульбиты сами по себе.
А потом мы остановились. Мои уставшие руки выпустили борт и я свалилась на то место, где до этого на полу сидел Томас, но сейчас он, к счастью, распластался впереди на стенке, так что мы оба остались невредимы.
Я со стоном подняла голову, села.
— Что случилось? — спросила я Томаса.
Кони, остановившиеся неподалеку, с шумом вентилятора махали крыльями, как будто бы хотели привлечь наше внимание, и мотали головами, словно указывая куда‑то. В той стороне я увидела только туман. Вернее, как бы большой холм из тумана.
— Спасибо! — отлепившись от досок, крикнул лошадкам Томас.
Они сложили крылья и ринулись вниз, как стрелы. Я свесилась из тележки, чтобы посмотреть… и увидела и услышала Вивиан — она висела, из последних сил цепляясь за колесо тележки и тихонько пищала:
— Помоги — те…
— Томас! — закричала я, — скорее!
А сама схватила Вивиан за одну руку и потащила на себя, и вдруг почувствовала, что вываливаюсь из тележки. И улетели бы мы с Вивиан вниз вслед за лошадками, но совсем в другом стиле — в стиле летящего с небоскреба несчастного бизнесмена эпохи Великой Депрессии — но тут кто‑то схватил меня за талию и потянул обратно — Томас конечно.
Он тянул меня, я — Вивиан, и, наконец, все мы свалились на дно тележки.
Я одергивала уехавший куда‑то вбок длинный подол платья.
Вивиан плакала:
— И зачем только я поехала с вами? Вы безумцы!
— Куда кони полетели? — спросила я Томаса, вместо того, чтобы отвечать Вивиан.
— К поэтам. Чтобы вознести их на крыльях вдохновения, — улыбнулся Томас. — А мы прибыли.
Он легонько дернул за вожжи — шланг, и тележка, скрипнув колесами, двинулась в сторону туманного холма.
— Это гора Олимп? — с сомнением спросила я Томаса.
— Конечно нет, — ответил он.
— Ты вроде говорил, что они живут на горе Олимп, — сказала я.
— Да, — сказал Томас. — Так принято говорить. Вообще‑то — НАД горой Олимп.
Мы не поднялись на холм, а проехали сквозь туман. И очутились на прекрасной зеленой равнине: текла река, белые дома — одно- и двухэтажные — были разбросаны там и сям, паслись коровки и овцы. Единственное, что выбивалось из этого пейзажа — белоснежный, этажей в тысячу, небоскреб! Он стоял далеко, на другом краю села, но даже с такого расстояния выглядел ну очень высоким.
— Нам туда, — сказал Томас.
Здесь было светлее, чем внизу, на земле — почти как днем.
— А разве уже не ночь? — удивилась я.
— Ночь, — ответил Томас. — Но на Олимпе не бывает ночи. Всегда день. Я читал, облака как‑то по — особенному здесь отражают свет…
Где‑то за холмами, далеко за небоскребом, похоже, только закатилось солнце. И небо над зданием отливало розовым.
Неожиданно перед нами неизвестно откуда появились два дородных детины метра по два ростом, в доспехах каких‑то несерьезно — нелепых: они сияли, как золотые, все были в разноцветных камешках и еще по низу и по рукавам украшены перьями. Ой, да это же вовсе не детины — мужчины! Это же тетки — в доспехах!