Мосику, например, очень нравился их свежевыжатый томатный сок — я, разумеется, заказывала его шепотом, у стойки, а когда вручала малышу, говорила зашифрованно: «Ну, вот, твоя любимая еда!» Так что если кто меня и слышал, то только умилялся, какая я заботливая, а не считал меня помешанной на фильмах о вампирах.
Мосик. Он теперь такой большой. Интересно, каким он стал? Увижу ли я его когда‑нибудь? По щеке моей поползла слеза. Я ее смахнула. Взяла на руки Петера. Сунула в карман свиток с адресом.
Минутку. Если мне удастся поймать Гермеса, то что я ему скажу? Забирайте Петера, пока вы не успели улизнуть? Ну да, что‑то вроде этого. А значит… Значит, деньги надо вернуть. Так. Никаких эмоций. Никаких картинок с домиками и занавесками.
Я посадила Петера на стульчик, вытащила деньги из холодильника. Так, Гермес привез Петера в десять минут второго, минут двадцать мы разговаривали, прежде чем он ушел. Сейчас семь двадцать. Значит, отсчитывая с полвторого часа дня, я просидела с Петером почти шесть часов. Пока мы поужинаем и доедем до Ритца, пройдет еще не меньше полутора. А значит, я имею право на семь с половиной тысяч, минус те сто, что я взяла раньше.
Я взяла банковскую пачку, разорвала и отсчитала причитающийся мне гонорар. Положила его в пластиковую чашку и поставила чашку в холодильник — ведь в холодильнике деньги у меня еще не находили, значит пока что ему можно доверять.
Взяла свою сумочку из коридорного шкафа, запихала туда немного похудевший сверток, закинула сумку на плечо, взяла на руки Петера, закрыла квартиру на ключ и пошла к лифту. (С коляской только лишняя возня. И потом, если нарушаешь одно правило, то какая уж разница, нарушишь ли ты второе.)
Когда я выходила из подъезда, нос к носу столкнулась с Томасом.
— За хлебом ходил, — взмахнул он рукой с буханкой, — в пекарню на углу.
Разве я его о чем‑то спрашивала?
— А вы куда на ночь глядя?
— Прогуляться.
— Разве ему не пора спать? — спросил он.
Он что, себя няней вообразил?
— Не пора, — коротко ответила я, шагая к светофору.
Томас увязался за нами.
— Позволь мне тебя сопровождать.
— Зачем это?
Нет, ну что за приставучий тип!
— Затем, что уже темно.
— Еще нет и восьми!
— Значит затем, чтобы составить тебе компанию.
— Вот еще чего не хватало.
— Ну хорошо, — и он остался на одной стороне улицы, а я перешла на другую.
Поворот за угол. Еще квартал. Вот и «Приходите с малышами». За столиками почти никого — кафе работало до восьми даже по воскресеньям — и я выбрала стол в углу, возле окна. Усадила Петера на оранжевую лавку и сама села рядом. Столы и стулья немного ниже, чем обычные, специально, чтобы детям было удобно.
Ко мне подходит официантка Пепи — веселая и веснушчатая, моя ровесница:
— Меню? Здравствуй, Алисия.
— Привет. Как дела?
— Отлично. А у тебя? Новенький? — она улыбается Петеру, а он улыбается в ответ и тянется к цветному бейджику на ее груди.
— Нет, лапусик, это бейджик, он для работы, видишь, написано — Пепина Аль Чарм. Так меня зовут.
— Зуву, — пытается повторить последнее слово Петер.
А я сказала:
— Меню не надо, Пепи. Нам кашу овсяную с яблоками и воды. Еще гамбургер с колой — мне, — только в кафе я вспомнила, какая голодная.
Пепи кивнула и ушла.
За столиком в центре расположилась семейная пара с двумя детьми. Дети галдели, мать делала им замечания, отец поглядывал на часы, видимо, прикидывал, успеет на начало трансляции бейсбольного матча или нет.
Через минут пять Пепи принесла наш заказ. Я показала Петеру, как держать ложку. Ложка ему понравилась, но он не хотел опускать ее в кашу, а хотел молотить ею по столу. Поэтому я взяла ложку сама и стала скармливать ему кашу правой рукой, а левой, пока он жевал, скармливать себе гамбургер.
Семья с детьми стала шумно вставать из‑за стола, Пепи принесла им счет, и они вышли.
Мы тоже скоро все доели, запили каждый своим напитком. Пепи скрылась за дверьми кухни. А так как мы спешили — застать безответственного папашу Олимпуса, пока он не успел собрать вещички — то я велела Петеру сидеть на месте, а сама подошла к барной стойке и крикнула:
— Пепи.
Пепи вышла, взяла деньги и пожелала спокойной ночи. Я обернулась… И увидела, что за столиком, за которым мы сидели — никого нет!
И под столиком — тоже! Памятуя о дневном «исчезновении» Петера у меня в гостиной, я взглянула на потолок — никого!
Пепи выбежала из‑за барной стойки:
— Может, на улицу потопал?
— Да он толком еще не ходит! Только ползает!
— Может, уполз?
Мы выбежали на улицу. Тротуар был освещен фонарями. И на тротуаре было совершенно пусто. Ох, боже мой! Что же! Где же! А вдруг он умеет растворяться в темноте, ну то есть, становится невидимым? Вот почему этот чертов Гермес и не советовал гулять с ним с наступлением сумерек!
Мы с Пепи оббежали кафе и снаружи и внутри, к нам присоединился повар, два его помощника и уборщик. Но все было безрезультатно!
— Алисия, — сказала Пепи, когда я без всяких сил шлепнулась на пластиковый стул, — звони в полицию.
А все покивали. Точно. Надо позвонить. Но не в полицию, а в агентство! Контракт даже обязывал обращаться к ним в экстренных случаях! Уф. Сейчас они быстренько мне все объяснят и всех найдут!
— Точно, — сказала я вслух и пошла к выходу, чтобы спокойно позвонить на улице.
— Что ты, звони с нашего телефона! — Пепи побежала и выставила аппарат на барную стойку.